Неточные совпадения
А день сегодня праздничный,
Куда пропал народ?..»
Идут селом — на улице
Одни
ребята малые,
В
домах — старухи старые,
А то и вовсе заперты
Калитки на замок.
Ее сомнения смущают:
«Пойду ль вперед, пойду ль назад?..
Его здесь нет. Меня не знают…
Взгляну на
дом, на этот сад».
И вот с холма Татьяна сходит,
Едва дыша; кругом обводит
Недоуменья полный взор…
И входит на пустынный двор.
К ней, лая, кинулись собаки.
На крик испуганный ея
Ребят дворовая семья
Сбежалась шумно. Не без драки
Мальчишки разогнали псов,
Взяв барышню под свой покров.
— Ну — ладно, — она встала. — Чем я тебя кормить буду? В
доме — ничего нету, взять негде.
Ребята тоже голодные. Целые сутки на холоде. Деньги свои я все прокормила. И Настенка. Ты бы дал денег…
— Четыре года ездила, заработала, крышу на
дому перекрыла, двух коров завела,
ребят одела-обула, а на пятый заразил ее какой-то голубок дурной болезнью…
Во время своих побывок
дома он входил в подробности ее жизни, помогал ей в работах и не прерывал сношений с бывшими товарищами, крестьянскими
ребятами; курил с ними тютюн в собачьей ножке, бился на кулачки и толковал им, как они все обмануты и как им надо выпрастываться из того обмана, в котором их держат.
Красные девицы,
Криночные баловницы,
Горшечные пагубницы,
Ваше дело: лоб лощить,
Дом врозь тащить,
Лепешки печь, под забор хоронить,
Да
ребят кормить.
Она решается не видеть и удаляется в гостиную. Из залы доносятся звуки кадрили на мотив «Шли наши
ребята»; около матушки сменяются дамы одна за другой и поздравляют ее с успехами дочери. Попадаются и совсем незнакомые, которые тоже говорят о сестрице. Чтоб не слышать пересудов и не сделать какой-нибудь истории, матушка вынуждена беспрерывно переходить с места на место. Хозяйка
дома даже сочла нужным извиниться перед нею.
— Свадьбу? Дал бы я тебе свадьбу!.. Ну, да для именитого гостя… завтра вас поп и обвенчает. Черт с вами! Пусть комиссар увидит, что значит исправность! Ну,
ребята, теперь спать! Ступайте по
домам!.. Сегодняшний случай припомнил мне то время, когда я… — При сих словах голова пустил обыкновенный свой важный и значительный взгляд исподлобья.
Я помню его, когда еще пустыри окружали только что выстроенный цирк. Здесь когда-то по ночам «всякое бывало». А днем
ребята пускали бумажные змеи и непременно с трещотками. При воспоминании мне чудится звук трещотки. Невольно вскидываю глаза в поисках змея с трещоткой. А надо мной выплывают один за другим три аэроплана и скрываются за
Домом крестьянина на Трубной площади.
Рядом с ним всегда грязный двор,
дом посреди площади заново выкрашен. Здесь когда-то был трактир «Волна» — пригон шулеров, аферистов и «деловых
ребят».
Заходившие сюда бабы всегда завидовали Таисье и, покачивая головами, твердили: «Хоть бы денек пожить эк-ту, Таисьюшка: сама ты большая, сама маленькая…» Да и как было не завидовать бабам святой душеньке, когда
дома у них дым коромыслом стоял: одну
ребята одолели, у другой муж на руку больно скор, у третьей сиротство или смута какая, — мало ли напастей у мирского человека, особенно у бабы?
— А ты почем знаешь?
Ребята, что ли, говорили? — смеясь, продолжала Давыдовская. — Нет, брат Митюша, люди говорят: кто верит жене в
доме, а лошади в поле, тот дурак.
— Мужнин
дом велик. Пока
ребят не нарожала еще, две семьи разместить можно.
— Ну, — говорил Арапов, усевшись
дома перед Персиянцевым и Соловейчиком, — теперь за новую работу,
ребята.
Вот у десятника Архипова было в
дому восемь дойных коров, а теперича не осталось ни шерстинки, а
ребят куча.
Дома одни лишь
ребятаДа здоровенные псы,
Гуси кричат, поросята
Тычут в корыто носы…
Пойдут
ребята опять на сход, потолкуют-потолкуют, да и разойдутся по
домам, а часика через два, смотришь, сотский и несет тебе за подожданье по гривне с души, а как в волости-то душ тысячи четыре, так и выйдет рублев четыреста, а где и больше… Ну, и едешь домой веселее.
Если б большая часть этого потомства не была в постоянной отлучке из
дому по случаю разных промыслов и торговых дел, то, конечно, для помещения его следовало бы выстроить еще по крайней мере три такие избы; но с Прохорычем живет только старший сын его, Ванюша, малый лет осьмидесяти, да бабы, да малые
ребята, и весь этот люд он содержит в ежовых рукавицах.
От теплых изб ее отгоняли дворовые собаки, такие же голодные, как и она, но гордые и сильные своею принадлежностью к
дому; когда, гонимая голодом или инстинктивною потребностью в общении, она показывалась на улице, —
ребята бросали в нее камнями и палками, взрослые весело улюлюкали и страшно, пронзительно свистали.
Все эти доводы и увещания были слишком избиты, чтобы убедить кого-нибудь, и Алена Евстратьевна переходила в другой тон: она начинала расхваливать братца Гордея Евстратыча, как только умела, а потом разливалась в жалобах на неполадки в брагинском
дому — как рассорились снохи из-за подарков Гордея Евстратыча, как балуются
ребята на прииске, хотя Татьяна Власьевна и стоит за них горой; как сохнет и тает Нюша; как все отступились от брагинской семьи.
— А уж как, говорят, старший-то сын Глеба Савиновича на его, на Гришку-то, серчает… то-то бы ты послушал, как наши
ребята сказывали: как увидал, говорят, как разорено в доме-то — сказывают, все, вишь, пустехонько, — так, говорят, и взлютовался!
— Нет, вишь ты, пришли это они с нашими
ребятами… те остались
дома, а эти в Сосновку пришли; они все рассказали…
— Ага, мошенник, попался! Давай-ка его сюда! — закричал Глеб, у которого при виде мальчика невольно почему-то затряслись губы. — Пойдем-ка, я тебя проучу, как щепы подкладывать да
дома поджигать… Врешь, не увернешься…
Ребята, подсобите стащить его к задним воротам, — заключил он, хватая мальчика за шиворот и приподымая его на воздух.
А просить на чай не стыдились даже почтенные старики, имевшие в Макарихе собственные
дома, и было досадно и стыдно, когда
ребята гурьбой поздравляли какое-нибудь ничтожество с первоначатием или окончанием и, получив от него гривенник, униженно благодарили.
Горецкий. С шести лет надо было в
дом что-нибудь тащить, голодных
ребят кормить.
— В трех местах зажигали, да злодеи-то наши все тушат. Загорелся было порядком
дом Ивана Архиповича Сезёмова; да и тот мы с
ребятами, по твоему приказу, отстояли.
— Слушай! — заревел опять Буркин. — Шапки надевай! Господа офицеры! разводите ваши сотни по
домам. Тише,
ребята, тише! не шуметь! смирно!
— Да откуда мне ее припасти? Припасать его дело. Что припасет, то и сберегу; а мне где припасать. Одна в
доме;
ребят да скотину впору опекать.
— Ах ты, Катерина Ильвовна! — говорил он, обнимая ее при входе на ступени этапного
дома. — Супротив этой женщины,
ребята, в целом свете другой такой нет.
— А вот,
ребята, чудно тоже про молодую Измайлиху сказывают, — заговорил, подходя к
дому Измайловых, молодой машинист, привезенный одним купцом из Петербурга на свою паровую мельницу, — сказывают, — говорил он, — будто у нее с ихним приказчиком Сережкой по всякую минуту амуры идут…
— А, опять у меня на плотине отдыхать задумал? Видишь ты, какую себе моду завел. Погоди, поставлю на тот год «фигуру» (крест), так небойсь, не станешь по дороге, как в заезжий
дом, на мою плотину заезжать… Э, а что ж это он так шумит, как змеек с трещоткой, что
ребята запускают в городе? Надо, видно, опять за явором притаиться да посмотреть.
Лаптев. Да ведь уже не первый раз! Все равно — и раньше грешила, грех — на мне!
Ребятам, ей-богу, кушать охота! Тебе же в
доме этом за труд твой принадлежит больше, чем хозяевам.
В пятницу, накануне Рождества, Сашка играл с
ребятами, пока они не разошлись по
домам и не проскрипела ржавым, морозным скрипом калитка за последним из них.
В бедных
домах ребят-то больше любят, потому что от них работы ждут».
И в воскресенье не шел в трактир, как обычно, а с сосредоточенным и торжественным лицом сидел около своего
дома на лавочке или журавлиным шагом прохаживался по Стрелецкой и смотрел, как играют
ребята.
Иоле знал, что y Танасио не может быть легко на сердце. Ведь
дома y брата осталась любимая жена Милена и четверо мал мала меньше
ребят, его, Иолиных, племянников и племянниц. A ведь, Бог знает, что ожидало их отряд впереди… Бог знает, сколько пройдет еще времени, пока подоспеет к ним на помощь сербское войско. И как долго придется принимать своей грудью удары многочисленного врага!
— Где шли, где на товарном поезде ехали… Очень было весело. Здесь раздобыли работы, — кто по статистике, кто уроков. Живем все вместе, — целый, брат,
дом нанимаем. За три рубля в месяц. Вот увидишь, славные подобрались
ребята.
Был мальчик, звали его Филипп. Пошли раз все
ребята в школу. Филипп взял шапку и хотел тоже идти. Но мать сказала ему: куда ты, Филипок, собрался? — В школу. — Ты еще мал, не ходи, — и мать оставила его
дома.
Ребята ушли в школу. Отец еще с утра уехал в лес, мать ушла на поденную работу. Остались в избе Филипок да бабушка на печке. Стало Филипку скучно одному, бабушка заснула, а он стал искать шапку. Своей не нашел, взял старую, отцовскую и пошел в школу.
— Кто сказал что нельзя убивать, жечь и грабить? Мы будем убивать, и грабить, и жечь. Веселая, беспечная ватага храбрецов — мы разрушим все: их здания, их университеты и музеи; веселые
ребята, полные огненного смеха, — мы попляшем на развалинах. Отечеством нашим я объявлю сумасшедший
дом; врагами нашими и сумасшедшими — всех тех, кто еще не сошел с ума; и когда, великий, непобедимый, радостный, я воцарюсь над миром, единым его владыкою и господином, — какой веселый смех огласит вселенную!
Сергей Андреевич подошел к стоявшему против церкви ветхому домику. Из-под обросшей мохом тесовой крыши словно исподлобья смотрели на церковь пять маленьких окон. Вокруг
дома теснились старые березы. У церковной ограды сын Сергея Андреевича гимназист Володя играл в городки с деревенскими
ребятами.
Так как в
доме жило несколько медицинских студентов, между которыми бывали
ребята веселые и шаловливые, то один из них пообещал раз Гиезию «показать сердце грешника».
— Вы мало знаете нашу жизнь. Ничего в ней веселого нету. Все время от всех зависишь, — раб какой-то. Сегодня на работе, а завтра сокращение, завтра не потрафил мастеру, шепнули из полиции, — и ступай за ворота. А
дома ребята есть просят… Унижают эти страдания, подлецом делают человека…
Десятский не ведет их к помещику, у которого, кроме своих десяти комнат в
доме, есть еще десятки помещений и в конторе, и в кучерской, и в прачечной, и в белой и в черной людской, и в других заведениях; ни к священнику или дьякону, торговцу, у которых хоть и небольшие
дома, но все-таки есть некоторый простор, а к тому крестьянину, у которого вся семья: жена, снохи, девки, большие и малые
ребята, все в одной семи-восьми-десятиаршинной горнице.
— Мещанство разводишь, товарищ Буераков. А еще в партии состоял. Жена из
дому уходит, — подумаешь! А ты —
дома. Вот и посиди заместо ее, пригляди за
ребятами. Новое, брат, дело. Ты по-старому брось глядеть.
Дым из варницы казался ему тогда особенным, не таким, как обыкновенный дым из труб обывательских
домов. Итак, по восьмому году, он забежал туда с другими
ребятами. Это было зимой.
Пионеры, — и эта тонконогая мелкота в красных галстучках была втянута в кипящий котел общей работы.
Ребята, под руководством пионервожатых, являлись на
дом к прогульщикам, торчали у «черных касс», специально устроенных для прогульщиков, дразнили и высмеивали их; мастерили кладбища для лодырей и рвачей: вдруг в столовке — картонные могилы, а на них кресты с надписями...
Хотелось домой идти одной, но пришлось идти с
ребятами, и по дороге спорила, что-то доказывала, горячилась. А потом,
дома, было на душе очень грустно, и даже немножко поплакала в подушку, когда все в квартире заснули. Должно быть, чтобы быть великим шарлатаном, нужно иметь в душе великую грусть.
— Шабаш! Не будем больше шуметь,
ребята — по
домам.
Резинкин. Потихоньку, потихоньку… сперва начнем даровой подводой, а там дойдем до каменного
дома в три этажа. Тут, в первой деревне, объявлю: я, дескать, письмоводитель станового. В одно мгновение ока все селение переполошилось, точно губернатор приехал… Мужики и бабы, старики и
ребята сбегаются смотреть на меня; все стоят передо мною без шапок. «А где ж староста и десятские?» — кричу я грозно.
— Товарищ Ногаева! У меня есть к вам один вопросец. Может быть, вы мне вкратце ответите. Вы вот все ей толкуете: женщина, общественная работа… Нешто это называется общественная работа, когда
дома непорядок, за
ребятами приглядеть некому, растут они шарлатанами, а ее
дома никогда нету? Вот, мужу ее рождение, и то — когда пришла! Это что? Общественная работа?